Очерк по материалам суда над работниками ЧАЭС

7.07 – 29.07.1987

Местом проведения суда над обвиняемыми в Чернобыльской аварии был выбран город Чернобыль, так как по действовавшему в советские времена законодательству суд должен проходить близко к месту совершения преступления. Находится город в 12 километрах от атомной станции, так что его жителей эвакуировали еще в первые дни мая 1986 года. Поэтому никто не мешал назначить процесс открытым, в зоне, въезд в которую был возможен только по пропускам.

После аварии этот городок неоднократно подвергался дезактивации. Центр подкрасили, обновленное дорожное покрытие расчертили свежей разметкой, и к июлю 1987 года административный центр зоны отчуждения оказался вполне готовым к проведению показательного «Чернобыльского суда».

Выбранный для его проведения Дом культуры был образцово отремонтирован. Внешний вид портили только навешенные на окна решетки и пристроенный к зданию маленький закрытый дворик, в который заезжал автомобиль с обвиняемыми.

На суде были гости – 60 человек советских и иностранных журналистов. Остальные места занимал персонал ЧАЭС, 30-км зоны и участники суда.

Начало первого заседания назначили на 7 июля 1987 года. Журналисты были допущены только на первое и последнее заседания, чтобы услышать лишь обвинительное заключение (в первый день) и приговор. Подробности и обстоятельства аварии обсуждались на рабочих заседаниях, вход на которые был открыт не всем.

Если не считать выходных, то суд продолжался 18 дней. Работа начиналась в 11 часов утра и заканчивалась в 19 часов. В ходе заседаний выступило 40 свидетелей, 9 потерпевших и 2 пострадавших. Многие тогда ожидали, что материалы суда будут доступны всем, кто захочет узнать правду об аварии на ЧАЭС. Но в прессе и на телевидении появлялись лишь короткие сообщения о жаркой погоде в Чернобыле и успехах в борьбе за урожай. Так был создан еще один информационный пробел, теперь уже в судебной части истории аварии.

К сожалению, во время суда я не был освобожден от своих служебных обязанностей на ЧАЭС, поэтому некоторые рабочие заседания мною не стенографировались и в очерке не приведены.

ПРЕДЪЯВЛЕНИЕ ОБВИНЕНИЯ

7. 07. 87

Заседание № 1

Участники:

Председатель судейской коллегии – Раймонд Бризе, член Верховного суда СССР.

Народные заседатели – Константин Амосов и Александр Заславский. В качестве запасного заседателя – Т. Галка.

Государственный обвинитель – Юрий Шадрин, советник юстиции 2-го класса, ст. помощник Генпрокурора СССР.

Эксперты – Состав судебно-технической экспертизы, назначенной постановлением руководителя следственной группы, старшего помощника Генерального прокурора СССР, государственного советника юстиции 3-го класса, Потемкиным Ю.А. 15сентября 1986 г. (Уголовное дело № 19 -73, стр. 31-38 том 38):

Долгов В.В.- начальник лаборатории МФЭИ, к.т.н.

Крушельницкий В.Н.- начальник 2-го управления ГАЭН СССР.

Мартыновченко Л.И.- начальник инспекции южного округа на Курской АЭС.

Минаев Е.В.- зам. начальника Главгосэкспертизы Госстроя СССР.

Михан В.И.- начальник отдела НИКИЭТ, к.т.н.

Нешумов Ф.С.- начальник отдела Главгосэкспертизы Госстроя СССР.

Нигматулин Б.И.- начальник отдела ВНИИАЭС, д.т.н.

Проценко А.Н.- начальник лаборатории ИАЭ, д.т.н.

Солонин В.И.- профессор кафедры энергетических машин и установок МВТУ, д.т.н.

Стенбок И.А.- зам. начальника отдела НИКИЭТ.

Хромов В.В.- зав. кафедрой МИФИ, д.ф-м.н.

Подсудимые – Брюханов В.П., директор ЧАЭС, 52 года.

Фомин Н.М., главный инженер (ГИС), 50 лет.

Дятлов А.С., заместитель главного инженера (ЗГИС), 56 лет.

Коваленко А.П., начальник реакторного цеха № 2, 45 лет.

Лаушкин Ю.А., инспектор ГАЭН на ЧАЭС.

Рогожкин Б.В., начальник смены станции (НСС), 53 года.

Адвокаты – трое из Москвы и трое из Киева.

Начало. Государственный обвинитель Ю. Шадрин сообщил [1], что подсудимые обвиняются по статье 220

пункт 2 УК УССР, предусматривающей ответственность за нарушения требований правил техники безопасности на взрывоопасных предприятиях, что повлекло за собой человеческие жертвы и другие тяжелые последствия. Кроме того, были предъявлены обвинения по статьям 165 и 167 УК УССР, за злоупотребление служебным положением и безответственность при исполнении своих служебных обязанностей.

Потом Председатель – Р.К. Бризе, приступил к установлению личностей подсудимых. Они поочередно вставали и рассказывали свои биографии.

Секретарь суда начинает и продолжает в течение двух часов чтение обвинительного заключения.

Директор ЧАЭС и другие подсудимые обвиняются в том, что пренебрегая своими служебными обязанностями, они допустили проведение на электростанции недоработанного с научной и технической стороны эксперимента, приведшего к катастрофе. В результате был уничтожен чет­вертый энергоблок, заражена радиоактивными осадками окружающая среда в районе электростанции, стала необходимой эвакуация 116 тысяч человек, в том числе жителей двух городов: Чернобыля и Припяти. Погибло 30 человек, в том числе двое в момент аварии, а несколько сот других в результате об­лучения получили различные степени лучевой болезни.

После аварии обвиняемые не предприняли в должное вре­мя действий, направленных на ограничение ее последствий для работников электростанции и жителей окрестных рай­онов. Не были организованы необходимые спасательные опе­рации, люди в опасной зоне работали без дозиметристов, кон­тролирующих уровень радиоактивного заражения.

Предпри­нимались попытки фальсифицировать информацию об истинной опасности происшедшего. Например, директор Брюханов передавал утром 26 апреля своему и партийному руководству, что на территории электростанции и вокруг нее радиационный фон составляет 3-6 рентген в час, в то время, как он уже был извещен начальником штаба гражданской обороны АЭС о том, что радиационный фон на некоторых участках составил 200 рентген в час.

В обвинительном заключении утверждалось также, что на Чернобыльской атомной электростанции и раньше случались аварии, но они зачастую не анализировались, даже не регист­рировались. Отмечалось, что руководство АЭС не обеспечило необходимой профессиональной подготовки обслуживающе­го реакторы персонала, не контролировало должным образом его дисциплину на рабочих местах.

РАБОЧИЕ ЗАСЕДАНИЯ

8. 07. 87.

Заседание №2

Начало в 11: 00.

Показания Брюханова В.П. , бывшего директора ЧАЭС [2]:

«Вначале по предъявленному мне обвинению.13 августа 1986 года, когда мне предъявили обвинение, я написал свои возражения и несогласия по пунктам обвинения. Я с ними не согласен. Я виноват как руководитель, что-то не досмотрел, где-то проявил халатность, нераспорядительность. Я понимаю, что авария тяжёлая, но в ней у каждого своя вина».

Дальше Брюханов В.П. рассказывает историю своего появления на ЧАЭС, историю строительства станции и города. Пуски блоков: 1 блок – 1977г., 2 блок – 1978г., 3 блок – 1982г., 4 блок – 1983г.

«Труднее было ввести прачечную, чем блок. Подрядчики, если им выставлялись требования, говорили – если не подходим, ищите других».

«Трудности:

1)Только в 1983 или 1984 году разрешили ( Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР) набирать за два года до пуска блока до 30 % персонала;

2)Не было УТП, персонал не имел навыков работы в аварийных ситуациях. Смоленский УТЦ не введён до сих пор. Два года мы боролись за свой УТЦ, но нам разрешили только УТП».

«Я выбил средства на ЭВМ, саму ЭВМ, здание АТС, лишний этаж к нему, дисплейную станцию»

«Блоки работали хорошо, но за 5 лет было 100 отказов, то есть 5 отказов на блок в год, из них 33 по вине персонала (2 отказа на блок в год).

Были аварии, были серьёзные недостатки. Нас за это строго наказывали. Но цифры ничего не говорят без анализа.

На ЧАЭС была группа из двух человек, старший Назарковский, учитывающая и анализирующая причины аварий.

В обвинительном заключении сказано, что были случаи сокрытия аварий. Мне такие случаи неизвестны. По моему, это скрыть невозможно. У диспетчера сети и в министерстве энергетики есть дисплеи, где видна нагрузка каждой станции. Любое снижение мощности сразу фиксируется.

Работу станции постоянно проверяло множество инспектирующих организаций. Много было предписаний. Да, иногда по ним мы не укладывались в предписанные сроки и просили их продлить. Как правило, нам это разрешали. Может быть, на момент аварии что-то не успели продлить, я не буду утверждать, что всё обстоит хорошо».

Председатель суда (Раймонд Бризе) – Вы знакомы с материалами обвинительного заключения? Вы с какими либо конкретными фактами по авариям не согласны? Если со всеми пунктами согласны, то зачем Вы говорите общие слова?

Брюханов – На станциях нагрузка директора, главного инженера и их замов большая. Существует разбиение обязанностей между ними, но общая ответственность за порученное дело остаётся. Мне ставят в вину нарушения п. 5.1 – 5.3 ПБЯ. Я знал, что 4-й блок идёт на ППР. Знал, что никаких испытаний особых не будет. Этой программы я не видел. Если бы видел, то принял бы меры к согласованию её в обычном порядке

( Главный конструктор, ГАЭН и т.д.). Технической стороны я касаться не буду, есть компетентное заключение технической экспертизы. Есть документы, представленные СССР в МАГАТЭ. Я их обсуждать не буду, они правильные.

Председатель – Вы знали о существовании программы? Ведь Вы подписали ввод блока в эксплуатацию после строительства без проведения этих испытаний. Это у Вас в памяти не отложилось? Вы видели программу?

Брюханов – Нет, не видел. Я не могу знать всего, это невозможно. Я не помню, чтобы в пусковом комплексе требовалось выполнять эту программу. Были рабочие комиссии, они свои акты представили госкомиссии. Я, как заместитель председателя госкомиссии, акт о вводе 4-го блока в эксплуатацию подписал, так как все работы были выполнены.

Брюханов – В части ст. 165 – мои действия как руководителя ГО объекта. Обвинение гласит, что я должен был ввести план защиты персонала и населения. Да, формально я этот план не ввёл. Когда я приехал на работу 26 апреля, я собрал весь технический руководящий персонал и руководителей ГО. Поставил им задачи.

Об аварии узнал от начальника химцеха. НСС и дежурная телефонистка мне не позвонили. Аварийного оповещения не было. Я спросил у телефонистки, почему это не сделано? Она сказала, что не знает какую плёнку поставить. Я сказал ставить общую аварию. Прибыв на АЭС, я не нашёл НСС. Передал начальнику смены электроцеха Сорокину, чтобы он передал НСС – немедленно оповестить всех об аварии.

Проезжая мимо 4-го блока, увидав степень разрушения, предположил самое плохое. Прибыв на АЭС приказал караулу открыть убежище. Потом зашёл в свой кабинет, пробовал созвониться с НСС. Его не было. Потом побежал на территорию, дошёл до баллонной САОР. Она была разрушена. Вернулся в кабинет, с НСС связаться опять не смог. Тут ко мне пришли Волошко (председатель горисполкома), 2-й секретарь горкома партии, заместитель директора по режиму Богдан и секретарь парткома Парашин. Что я говорил, не помню. Потом мы пошли в убежище. Я собрал руководителей подразделений всех служб и цехов. Сообщил им о случившемся. Сказал, что подробностей не знаю. Нужно принять меры по выведению персонала из промзоны. Ограничиться минимумом персонала. Дал задания заместителю начальника ООТиТБ Красножёну и начальнику ЛВД Коробейникову.

Начальник связи сказал, что телефон переключен, я начал докладывать руководству (начальнику главка – произошла серьёзная авария, 4-й блок разрушен, подробностей не знаю), а Воробьёву сказал, чтобы держал постоянною связь с областным штабом ГО. Потом позвонил в обком партии, просил 1-го секретаря, но дали 2-го, потом доложил 1-му. Доложил заместителю министра энергетики УССР, министру, генеральному директору Киевэнерго. Потом снова позвонил начальнику главка Веретенникову. Потом начались доклады наших спецов по параметрам блока. Поступила информация от Красножёна.

Потом позвонил НСС, сказал, что был взрыв, пытаемся подать воду в реактор, подробностей он не знал.

Нам, энергетикам, было ясно, что самое страшное на реакторе, это «козел». А поскольку уровня в БС слева и справа не было, то это было самое страшное.

Увязать все события во времени не могу. Прибыл на АЭС не позднее 2 часов ночи. Это помню.

Потом ко мне подошел Парашин и Беличенко, зав отделом обкома. Я доложил ему обстановку, он сказал, что на ЧАЭС едет 2-й секретарь обкома Маломуж. Беличенко просил подготовить справку для него. Парашин вызвался это сделать. Сказал, что он с Беличенко подготовит ее и покажет мне. Там было 1000 мкр/ч на промплощадке и 2-4 мкр/ч в городе.

Дал Ракитину (начальнику 1-го отдела ЧАЭС) команду отпечатать справку, он спросил – кто исполнитель?

Я сказал, покажи главному инженеру и если он согласится, поставь его. Не знаю, показал он справку Фомину, или нет. Позднее он принес мне отпечатанное письмо и я его подписал.

Потом Волошко собрал в горисполкоме руководителей предприятий города Припяти и кратко рассказал об аварии. Потом я уехал на АЭС. Позднее меня снова вызвали в горисполком. Там был министр, его зам Семенов. Они предложили мне, Конвизу и еще кому-то подготовить мероприятия по восстановлению 4-го блока. Мы этим какое-то время занимались. Потом снова поехал на АЭС, потом еще раз вызвали в город.

Далее было много поручений. Правительственная комиссия уехала в Чернобыль, я оставался в Припяти, потом переехал в пионерский лагерь «Сказочный».

Скрывать я ничего не собирался, я пользовался информацией Красножёна и Коробейникова. Потом я узнал, что такая же информация была в горкоме. Не знаю, кто ее им давал.

(перерыв 12:30 – 12:45)

Брюханов: Я считаю, что радиационную разведку я организовал. Красножёну была дана команда находиться на станции, не допускать людей в недоступные места (записано дословно). Уровень радиации был мне доложен – до 1000 мкр/сек.

Воробьев мне говорил 30-35 и 40-50 рентген в час. Да, это было. Я лично выезжал на западную и северную стороны АЭС и лично замерял фон, и видел уровни до 200 р/ч. Это были прострелы, а мы знаем, что на АЭС есть необслуживаемые, полу обслуживаемые и обслуживаемые помещения… О том, что вблизи разрушенного блока будет больше, было известно мне и всем остальным.

Как директор, я не мог выделить всем дозприборы. Они были в ООТиТБ, ЛВД (лаборатория внешней дозиметрии), штабе ГО. Они были в работе, там и выдавались.
По табелю ГО мы имели 100% оснащенности, это отражено во всех документах.

Мне предъявлено, что не были готовы защитные сооружения. Это не так. Убежища были построены в полном объеме, что зафиксировано в штабе ГО области. Кроме того, проводились учения. В убежище №2 – да, находилось оборудование, но это были вещи из штаба ГО, это не запрещается. Кроме того, оно находилось рядом с разрушенным блоком, поэтому я его не задействовал.

По 3-му убежищу я не знаю, почему начальник подразделения не дал команду его использовать.

Начальникам подразделений я говорил – ограничить количество людей в зоне, поэтому не знаю, почему смена приехала в полном объеме.

Об эвакуации. Формально план я не вводил. Нужно было конкретно действовать по плану. Я приступил к его выполнению. Неформально я все делал по нему. Велел сделать оповещение. Сообщить в штаб ГО. Достаточно сказать, что приехала правительственная комиссия, это подтверждает хорошее оповещение.

Оповещать город, эвакуировать его, это не моя компетенция. Я не мог этого сделать. Кроме того, было разъяснение, что начальник штаба ГО может принимать решение при суммарной дозе 200 рентген , а 26 апреля доза могла быть не больше 0,64 р.

У меня все.

Председатель – Вопросы у прокурора есть?

Прокурор – Да.

Прокурор – Вы выполняли «Руководящие указания по работе с персоналом» в полном объеме?

Брюханов – Да.

Прокурор – Что мешало Вам создать УТЦ? Почему его не было на ЧАЭС, пока Вы были директором?

Брюханов молчит.

Прокурор – Ясно, значит Вы не ставили этих вопросов.

Брюханов – Ставил в министерстве и главке.

Прокурор – Вы сказали, что персонал не был готов к работе в экстремальных ситуациях, то есть был недостаточно подготовлен.

Брюханов – Нет, персонал был готов в рамках «Руководящих указаний» полностью.

Прокурор – Почему допуск к работе персонала осуществлялся, (и к дублированию) не руководством АЭС, а цехами?

Брюханов – НСБ, начальники смен подчиняются руководству АЭС, ЗГИСам, ГИСу. Остальной сменный персонал допускается цеховым руководством (дословно, Н.К.).

Прокурор – В этом и есть нарушение.

Прокурор – Один раз в месяц (по руководящим указаниям) Вы должны обходить рабочие места. Вы это выполняли?

Брюханов – Это так называемые ночные обходы. Да, в 1986 г. я этого не смог сделать из-за загруженности. Но я делал дневные обходы (МЗ, БЩУ и т. д.).

Прокурор – Существует определенный порядок, нужно вести журнал обходов. Последняя Ваша запись в 1978 г. сделана. Есть Ваш приказ в 1986 г. делать обходы 2-3 раза в год. Кто Вам дал право отменить руководящие указания?

Брюханов – Я не помню такого приказа.

Прокурор – Он издан Вами в 1986 г.

Прокурор – По экзаменам. К руководителям относятся только директор и главный инженер станции. А председателями комиссий были, по экзаменам, ЗГИСы. Это неправильно.

Брюханов – Но они принимали только у своего персонала, по очередям.

Прокурор – Мы понимаем руководящие указания только так – руководители предприятия это директор и главный инженер.

Прокурор – Как Вы выполняли требования по расследованию аварий? Все ли аварии расследованы до конца?

Брюханов – Были аварии, когда комиссия не находила причин.

Прокурор – Я могу Вам показать протокол, где перечислены аварии, которые не расследовались вообще. В материалах дела он есть, Вы с ним знакомились. Вы отрицаете это?

Брюханов – Нет, не отрицаю.

Прокурор – В первом квартале 1986 года Вы выводили защиты и блокировки 6 раз (с 6 февраля по 26 апреля – запись в журнале заместителя начальника ЦТАИ). Это делалось без согласования с вышестоящими организациями. Это нарушения.

Брюханов – Я этого не знал, но могу пояснить. Неразумно останавливать блок из-за некоторых несущественных причин.

Прокурор – Это неправильно, противоречит правилам.

Прокурор – Вы подписали акт приемки блока № 4 без выполнения программы по выбегу?

Брюханов – Да, я принимал пусковой комплекс.

Прокурор – Вы должны были, в последующем, довести блок до проекта. Эта программа уже выполнялась в 1982 на блоке № 3 (до пуска 4-го блока) и в 1985гг. Вы знали об этом?

Брюханов – Нет.

Прокурор – Поговорим о гражданской обороне. В акте комиссии ГО ( январь 1986 г.) сказано, что убежище №3 непригодно.

Брюханов – Я считаю, что убежище было готово.

Прокурор – Вы этот акт видели?

Брюханов – Может быть и видел.

Прокурор – По аварии. Персонал после аварии утверждал, что подготовка к противоаварийным тренировкам была плохой.

Брюханов молчит.

Прокурор – Персонал утверждает, что оповещение об аварии проводилось стихийно. Что Вы должны были сделать?

Брюханов – Мне представляется, что я выполнил все требования.

Прокурор – Уже в три часа ночи 26 апреля Вы знали, что вблизи 4 блока мощность радиоактивного облучения 200 р/ч. Вы понимали, что дальше будет хуже?

Брюханов – Я знал, что определяет мощность дозы йод и был уверен, что дозы будут падать. Что касается 200 р/ч. и т.д., то это было только в зоне видимого прострела.

Прокурор – Почему Вы не удалили тогда людей из зоны поражения?

Брюханов – Я дал команду удалить всех лишних, но реактор нельзя оставлять без присмотра.

Прокурор – Почему в письме партийным и советским органам не было сведений о 200 р/ч?

Брюханов – Я невнимательно посмотрел письмо, нужно было добавить, конечно.

Прокурор – Но ведь это самый серьезный Ваш вопрос, почему Вы этого не сделали?

Брюханов молчит.

Прокурор – На совещании в горисполкоме Волошко говорил все, что ему вздумается. Почему Вы не встали и как самый осведомленный человек не сказали правду?

Брюханов – Да, надо было встать и сказать …

Помощник прокурора – Знали ли Вы, что харьковчане будут проводить измерения вибрации ТГ?

Брюханов – Знал, что это всегда делается. Мы всегда так делали.

Помощник прокурора – На протяжении ряда лет проводились испытания на выбег и всегда неудачно. Вы что, не знали об этом?

Брюханов – Не знал.

Помощник прокурора – Вы не интересуетесь вопросами производства?

Брюханов – Очень много интересовался, но всего я знать не мог, на это есть технические специалисты.

Помощник прокурора – Что такое «общая авария»?

Брюханов – Это радиационная авария, касающаяся ректора и территории АЭС.

Помощник прокурора – Вы около 2 часов ночи дали команду телефонистке сделать оповещение. Почему Вы в течении дня не повторили указания?

Брюханов – Да, формально я этого не сделал.

Помощник прокурора – Когда Вы ехали на АЭС, что Вы видели – пожар, свечение?

Брюханов – Только слабое свечение. Это ночью. А днем облетели реактор на вертолете, там было только два кратера.

Помощник прокурора – Когда Вы были отстранены от директорства и исключены из партии, чем Вы занимались?

Брюханов – С августа начал работать.

Помощник прокурора – Есть сведения, что Вы отдыхали в Ялте.

Брюханов – Я работал, пока не был отстранен министром. Потом выехал к семье.

Прокурор – Ваша оценка программы и случившегося.

Брюханов – По программе, я считаю, было много нарушений. Она не была согласована с ГАЭН, Главным конструктором, Научным руководителем, проектировщиком. Не были четко расписаны действия персонала, особенно в части приема излишков пара. В отношении выведения защит, я не вижу в этом смысла. Эту операцию (дословно, Н.К.), по моему, нужно было делать на остановленном реакторе.

Эксперт – Кто утвердил комплексный план развития новой техники?

Брюханов – Не помню.

Эксперт – Программа – это исследование, или проверки различные регламентные?

Брюханов – По моему, это проверка того, какую нагрузку может потянуть генератор на выбеге.

Эксперт – Сделать оповещение об «общей аварии» Вы просили телефонистку лично?

Брюханов – Через начальника смены ЭЦ.

Эксперт – Но час назад вы говорили другое.

Эксперт – Вы говорили на предварительном следствии, что в районе 4-го блока, у столовой были с Воробьевым и Соловьевым. Они это категорически отрицают.

Брюханов – Может быть я был не с ними, а с Коробейниковым. Я не помню.

Эксперт – Зачем лили воду в реактор, если знали, что он разрушен?

Брюханов – Лили только 26-го, а 27-го уже боролись с водой.

Эксперт – Есть данные, что начальник ООТиТБ Каплун не знал, что ему делать. Почему Вы с ним не работали?

Брюханов – Я работал с Красножёном.

Эксперт – Сколько записок Вы сделали в горком, одну или две?

Брюханов – Только одну. Подписал я и начальник лаборатории внешней дозиметрии Коробейников.

Эксперт – Считаете ли Вы себя и другое руководство станции достаточно образованными, чтобы делать выводы об аварии?

Брюханов – Я не считаю себя специалистом в этой области, но у нас были специалисты – физики.

Эксперт – Говорили они о возможных последствиях аварии?

Брюханов – В моем присутствии таких разговоров не было.

Эксперт – Вы не чувствовали себя больным, есть ли диагноз врачей?

Брюханов – Нет. Я был здоров.

Эксперт – Почему Вы поехали на юг?

Брюханов – Мне врачи рекомендовали Прибалтику, но я там мерзну. Истощен.

Председатель – У кого есть вопросы?

Ситникова (жена умершего от ОЛБ ЗГИСа Ситникова А.) – Виктор Петрович, кто должен был взять на себя ответственность объявить по радио – закройте окна и двери – и не сделал этого?

Брюханов – Горисполком, по-моему.
Ситникова – Вы говорили им это?

Брюханов – Не помню.

Ситникова – Когда вы прибыли на станцию, Вы обстановку в целом знали. Почему Вы послали моего мужа на 4-й блок?

Брюханов – Я дал распоряжение Ситникову и Чугунову пойти на 4-й блочный и привести сюда Дятлова. Больше ничего. Чугунов может подтвердить.

(В. Чугунов [1] – мне и А. Ситникову директор и секретарь парткома дают задание:

- первое – проверить работу режима аварийного расхолаживания;

- второе – оказать по­мощь в поиске пропавших людей (на тот момент не могли найти еще шесть человек);

- третье – определить границы раз­рушения и способы локализации аварии).

(перерыв 1 час, с 14 до 15)

Вопросы защиты к Брюханову.

Защитник Брюханова – Пункт 2.2 руководящих указаний по работе с персоналом. По нему Вы обвиняетесь в слабой подготовке сменного персонала. Объясните, как Вы это понимаете?

Брюханов – Новый человек назначен на должность без обучения быть не может. Дублирование определяется распоряжением ЗГИС и НСС. Подход ко всем персональный.

Защитник Брюханова – По обходу рабочих мест. Почему Вы не делали обход рабочих мест?

Брюханов – Я об этом инспектору, который хранит журнал, не сообщал. Замечания давал в устной форме на оперативных совещаниях. А серьезные замечания отражал в приказах.

Защитник Брюханова – Какие меры Вы принимали по расследованию аварий на ЧАЭС?

Брюханов – Создавались комиссии по расследованию аварий и составлялись акты.

Прокурор – По некоторым авариям разбора не было. Есть акт технической экспертизы. Вы с его выводам согласны?

Брюханов – Там дано только количество аварий в год, а какие конкретно, там не сказано. Поэтому я не могу однозначно ответить на этот вопрос.

Прокурор – Значит мы зачитаем этот акт полностью.

Защитник Брюханова – Как относилось Ваше руководство к актам расследований аварий?

Брюханов – По всякому. Были случаи переквалификации аварий.

Защитник Брюханова – По программе. Можно было отметить в 1983 году, перед приемкой блока в эксплуатацию то, что программа не была выполнена?

Брюханов – Можно было. Но это разрешалось, не выполнять программу. Просто потом это нужно было делать самому.

Защитник Брюханова – Авария на 4 блоке считалась ли в проекте возможной? Готовился ли специально к такой аварии персонал?

Брюханов – Нет.

Защитник Брюханова – Подготовка к проектным авариям могла помочь персоналу в этой аварии?

Брюханов – Могла.